Москва-Дели. Далее - везде

Аэрофлотовский рейс набит под завязку. Русских или европейцев почти не видно. Одежды кругом яркие, кожа смуглая. Всё знакомое, "цыганское": и "раскраска", и манеры, и лица - южные, и глаза-угли. Пестрота во всём, шум-гам выше среднего, табор, да и только. Повсюду - тут, там - младенцы. Орут, кашляют, заходятся, только что не тошнят... Дети постарше благочинные, картинно славные. На головах мужчин порой тюрбан. Хотя кое-кто в западной одежде, но не они задают тут тон.

Сижу, собираю мысли, гадаю, кто откуда, на каких языках говорят. Замечаю, конечно, относительно светлокожих северян, высоких, порой голубоглазых, на вид даже вполне "русских", чуть ли не с "толстовской" бородой, и угольно-коричневых, в основном сухих и тонких южан, с резко иными, дравидийскими чертами. Вокруг меня галдели пенджабцы: у родни в деревне очередная свадьба, и вся эта честная компания, человек пятьдесят, не меньше, "со чады и домочадцы", снявшись с теперешних мест проживания (в Америке, вестимо, в Канаде да в Англии), снова "стала на крыло" и летит теперь домой - своих повидать, себя показать... Они всё перекрикивались, как грачи, даже при взлёте, шумно радуясь друг другу: не виделись-то со времени прошлой свадьбы, а жизнь бежит. Но говор их вроде округлее, мягче, чем у остальных соседей. Растворяясь в этой языковой каше, понимаю: хана мне там, у них, без переводчика. Даже с английским...

Центр мира

Мой сосед, как оказалось, из Бомбея. Инженер-компьютерщик, конечно, работает, разумеется, в Штатах, получает нормально, подкопил деньжат, ну и теперь, в свои тридцать с небольшим, решил "определяться". Прошлое лето был в Киргизии, на Иссык-Куле. Всё это узнаю в первые минуты знакомства, едва усевшись в своё кресло.

"Лучше нет ничего на свете!" - с места в карьер взялся уверять меня шоколадно-оливковый бомбеец. - "Купайся хоть целый день, вода чистая-чистая, и кругом никого! А ещё там кони, и на них скачи, куда угодно. Рай! Говорят, те места золотым дном станут, когда туда туристы повалят. Центр мира ведь."

"Не исключено," - кивнул я, для разговора. Но сосед вдруг разгорячился:

"Да вы знать не знаете, какие там места! Что за вода! А воздух! А кони!"

Не прошло и часа, как выяснилось, что сосед вскоре поедет на курсы русского, в Питер.

"Долго учиться будете?" - спрашиваю.

"Три месяца," - говорит он и мечтательно добавляет. - "Ко мне и девушка приедет."

"А-а, из Бомбея."

"Зачем из Бомбея?" - улыбается индус. - "Из Казани."

"Татарка," - киваю.

"Нет, русская," - сказал индус и поспешил упредить мой возможный вопрос, - "С Иссык-Куля."

Чудеса в решете

Едим. Спим. Оборавшиеся дети стухли. Свет погашен. Тюрбаны склонились набок. Густо гудят моторы. Снаружи чернила: в Дели прилетаем в три ночи, а от Москвы пять с половиной часов лёту. Где-то над Казахстаном природа берёт свое - бреду в хвост самолета. У туалета очередь. Впрочем, нет - толпа. На пятачке перед дверями в туалеты человек десять индийцев, по виду бизнесменов средней руки. Все уставились в одну точку. Поглядел и я. Вижу: Мефистофель! Так, думаю, началось...

Преградив грузным животом вход в туалет, в узком проходе стоял уже обрюзглый индиец средних лет, в чалме, с бородой, всё, как полагается, только глаза закрыты. Одну руку он держал перед собой ладонью вверх, а вторую над головой, но ладонью книзу, как бы накрывая голову ермолкой. Перед ним же мельтешил умопомрачительный тип, как бы пра-пра-правнук гётевского Мефистофеля: узкобородый, горбоносый молодой человек, со смешным хохолком-чубчиком надо лбом, с лёгкими залысинами, какие нередки у молодых турок. В чертах его затаилась вечная хитринка. В глазах же, хотя с лица его не сходила улыбка, сквозила, тоже вечная, печаль. Он руками водил вокруг "клиента" и над ним, то быстрее, то медленнее, туда-сюда. Индиец всякий раз чуть покачивался. А "самолётный Воланд" всё гладил его ауру, со всех сторон, переменяя резкие движения на плавные, иногда шебуршил над теменем и будто отбрасывал что-то прочь. Вид у "хилера" был важный, если не самодовольный. Вдруг один из толпы, толстый человек, словно составленный из шариков разного калибра, включая шарики глаз и толстенных линз на очках, разразился длиннющей, отрывистой тирадой. Горбоносый, не прекращая часто-часто бередить воздух вокруг клиента, нервно и весело отбрехнулся, а я, к своему изумлению, осознал, что понимаю обоих: переругивались они ... по-немецки. Только у ангела тьмы ярко выраженный австрийский прононс.

Ко всем остальным он обращался на английском, говоря примерно одно и то же. Что печень, мол, того-с, увеличена, да и что-то слишком уж активна, почки тоже неважнец, пить бы вам да курить, конечно, поменьше, и работой вы себя зря так мучите - дойдёте ведь, батенька, вконец дойдёте. Он не особенно вариировал фразы. "Пациенты", а их было уже человек шесть, все в европейской "фирмe", при галстуках, внимательно и уважительно слушали австрияка, сохраняя непроницаемое дружелюбие на лице.

Абсурд, да и только, господа! Всё шиворот-навыворот. Европейцам ещё лет сто назад надоел рационализм, и многие двинулись в эзотерику, в разные восточные мудрствования. Тем временем без сотового телефона, не одетый Хуго Боссом иль Лагерфельдом, индиец из определённых слоёв уже себя не ощущает "нормально". Один "пациент", другой, третий. Забыв, зачем я здесь оказался, я всё вглядывался, пытаясь сообразить, чтo же он делает. А он, руками, пальцами, ладонями, будто играл джазовую импровизацию на большом, вертикально поставленном барабане, распределённом вокруг тела "пациента". А невидимой кожей этого невидимого, но туго натянутого барабана был слой воздуха вокруг того, кого он "пользовал". Вот он быстро-быстро водил пальцем по спирали над ладонью индийца, что-то вроде: "сорока-ворона, кашу варила, деток кормила". Или рассекал стремительной линией пространство между нижней ладонью того и лбом, взлетая к другой его ладони, над головой. Дело своё он знал. Точнее "был хват": быстр, уверен, вдохновен. В Москве восьмидесятых годов про него сказали бы: "лечит биополе".

Спросил, как его зовут. Фати, ответил он. Странное имя. По-немецки это - "папочка", "папуля". Нет, говорит, отец дал ему такое имя в честь султана Фатеха, который некогда взял приступом Константинополь. А что ж это ты с ними деешь, спросил я всё же, на родном кудеснику наречии. "Лечу вот," - улыбнулся он широкой, доброй улыбкой. - "Вон, видишь, сколько теперь набежало? И всем надо." Хотел съехидничать: ты, мол, им тут, может, в туалет доступ перекрыл, а деликатные индийцы просто не желают афишировать своё желание попасть туда, куда и Великий Могол пешком ходил. Но смолчал. Наградой мне стала развёрнутая тирада о сути происходившего.

Вкратце: живет в Индии женщина. Святая. Однажды, собрав воедино все известные древние познания, она создала новую, свою систему, истинную, идеальную. Систему для современного мира. Называется "сахаджа-йога". У неё везде последователи, уже в девяноста пяти странах, она много чудес сама сотворила, а её последователи, за нею следом, тоже. Фати, например, научился этим приёмам лечения у себя дома, в Австрии, и вот впервые летит на поклон к ней, даме своего сердца и души, в город Пуне. Вот как, говорю, и мне в Пуне (ранее: город Пуна, теперь Пун или Pune, как говорят индийцы). О, брат мой, откликнулся он тут же, рахат-лукумно, давай с сего момента вечно держаться вместе, а я тебе всё-всё покажу, всему научу. Тут Фати, чуть кося глазом, взялся петь дифирамбы России. Не вообще, а как месту немалой концентрации сахаджа-йоговцев. Духовность, сказал он, у вас очень уж большая, не хуже индийской, поэтому ваши люди в России эту систему на раз воспринимают, не как в иных местах. А вообще, говорит, на вот, ознакомься с сайтом. И он аккуратно написал адрес на клочке бумаги. И фотографию дамы показал. Ничего женщина, вроде даже красивая. Ещё он рассказал о заключённой в нас энергии. Рождённая жизнью тела, движется она вверх по позвоночнику, выходит из темени, а замыкается снаружи тела вниз, через первую чакру (через секс, то бишь).

Тут подошёл ещё индиец, в отличном костюме, со здоровенным золотым кольцом на мизинце, красавец с правильными чертами лица, похоже, записной гуляка. "Ты, говорят, всех тут лечишь, - жалобно произнес он, - а у меня плечо болит. Ужасно." Фати пользовал его, долго-долго, он всё морщился, даже вскрикивал, но в конце концов согласился, что, вроде, получше.

Тут я занял Фати рассказом, как дошёл до хатха-йоги в суровое брежневское время. Как от меня тогда стали шарахаться сослуживцы: идеологически правильным занятием йога не слыла. Хотя ходили слухи, будто космонавтов или спортсменов по ней готовили. И сам товарищ Суслов, главный партийный идеолог, сказывали, йогой не брезговал... Ещё я поведал, как обливался по утрам водой из ведра, по системе Порфирия Иванова, как ходил босиком по снегу. Так что и сам перестал мёрзнуть, и руки стали тепло излучать. Признался, что в какой-то момент стал на людей руки накладывать. Больше, правда, на "пациенток". Причем я-то в порядке розыгрыша (больше так, познакомиться), а им помогало - и головная боль проходила, и сердечные утишались... И зубы пару раз "заговаривал"... В общем, я вовсю "раздухарился", австриец же посмотрел на меня как-то по-особенному. Уважительно вроде.

Индиец ушёл, и тут уже я встрял: полечи, мол. На лице Фати отразилось некое смятение. Ну чего, говорю, я не человек, что ли? Давай-давай, и меня туда же. Закрыл глаза, стою. Ничего не чувствую. Темно, покойно, гудят моторы. Наконец ощутил движения его рук, когда они почти касались меня. Стал расслабляться. (Давно умею, всегда полезно.) В теле забродило тепло. Пока моя правая ладонь была над головой, в ней угнездился тугой, пульсирующий, тёплый шарик. Будто выскальзывающее круглое мыльце, омытое горячей водой. Наконец слышу: "Вот." И всё. Ни про печень, ни про почки - ни гу-гу. "Глаза открывай помедленней," - сказал он. Я уважил. Когда же наконец увидел Фати, он вдруг выпучил глаза и выпалил: "Ого! Вот это свет!! Да ты..." Но не закончил фразу.

Тут я, наконец, смог прорваться в туалет. Посмотрелся в зеркало: нет, всё тот же, моложе не стал... Вернулся к себе на место, где у окна посапывал будущий киргизский латифундист. Ненадолго заснул. Проснулся от легкого движения. Гляжу: в полутьме кто-то лежит в проходе, прямо у моего кресла. Пригляделся: он, австриец, глаза закрыты, но губы шевелятся. Вдруг из тьмы возникла стюардесса и ненароком чуть не наступила на него. Он недовольно поднялся и ушёл куда-то к себе.

Позже, в делийском аэропорту, я увидел его издали, помахал рукой. Он же отвернулся. А потом перешёл в ту очередь на паспортный контроль, чтобы быть подальше от меня. Хорошо, подумал я, не буду надоедать. Больше я его потом не встречал.

Сахаджа йога

Вот как: ещё и до Индии-то не добрался, а она уже обступила меня, со всех сторон! Да в таких причудливых формах. Просто из рубрики "Хотите верьте, хотите - нет..."

Ещё из Индии решил полюбопытствовать и нашёл сайт, о котором говорил мне Фати. Он на десятках языков. Читаю на русском: "Сахаджа Йога - осязаемый опыт, который может привести к прорыву в человеческом понимании мира. Это живое знание, и мы приглашаем Вас проверить всё самостоятельно."

Хорошо, думаю. А что делать-то надо? А-а, вот:

"Держа левую руку на левом колене открытой ладонью вверх, правую поместите над головой (5-10 см) ладонью вниз и обратите внимание, чувствуете ли вы легкий ветерок, что-то вроде потока воздуха, исходящего из темени. Поменяйте руки: правую положите на правое колено открытой ладонью вверх, а левую поместите над головой открытой ладонью вниз. Не спеша двигайте рукой вверх-вниз (но не касаясь головы), слево-направо, стараясь почувствовать поток, который может быть по ощущению прохладным, теплым или даже горячим и колючим. Также вы можете испытывать покалывание, жжение или тяжесть в подушечках пальцев рук или на ладонях. От ваших рук может исходить прохладный или теплый поток. Эти ощущения говорят об определенных состояниях вашей тонкой системы, но сейчас это не важно - главное, что вы почувствовали какой-либо поток вибраций. Главное, что Кундалини пробудилась, и вы получили свое Второе Рождение, свою Самореализацию, и вы в состоянии чувствовать прохладный ветерок вибраций Святого Духа."

Уже? Так просто? На таких фразах, как эта, последняя, моё врождённое ироническое начало, к сожалению, включается автоматически, и я ничего не могу поделать с собой, хотя бы внутренне фыркаю от смеха, и, как ни пытаюсь убедить себя, что не гоже так, ничего не получается.

Создала этот способ медитации Шри Матаджи Нирмала Деви - когда в 1970-м году ей было откровение. (В английском тексте сайта сказано, что случилось это на пляже.)

Как сказано в тексте этого сайта для непосвящённых и новообращаемых, учение божественной девы Нирмалы покоится на силе и энергии Кундалини и на само-реализации. А-а, вы ещё не знаете, что такое Кундалини? Вот, ниже: "Остаточная тонкая энергия, находящаяся в треугольной косточке, известна как Кундалини. Основные принципы этой жизненной силы - способность саморегулироваться, самовосстанавливаться и восходить. Смотрю в другом месте:

"Поток лучей, падающих на родничковую кость [...], пронзает ее в центре и проходит прямо в продолговатый мозг по позвоночнику. [...] Тонкая энергия проходит через родничковую кость в вершину мозга, затем осаждается на своем пути по центральному каналу в шести энергетических центрах, чакрах, и, в конечном итоге, располагается, свернувшись в спираль 3,5 оборота, в треугольной крестцовой косточке в основании позвоночника".

Но отчего я не верю тому, что, мне обещают, можно достичь безо всяких усилий? Не знаю. Жизнь научила - не верю. Но на сайте и фотографии есть: показано излучение, вспышки света, исходящие от самой Шри Матаджи и от предметов, коих она коснулась. Есть и научный отчёт из Киева, с данными испытаний, таблицами, о том, как изменяется состав воды, если она её тронет. Там сказано: "С распространением Сахаджа Йоги всем хорошо известна возможность вибрированной воды Шри Матаджи, непосредственно Ее личным воздействием или присутствием Ее портрета. Очень многие испытали лечебные свойства такой воды. Завибрированная вода не портится при очень длительном хранении в течение нескольких месяцев."

Казалось бы, вот оно, а всё равно, упрямец такой: не верю. В конце концов, имею я право во что-то не верить? Вроде имею. (Когда другие верят, не возражаю.) Моё неверие, правда, вроде бы дезавуируется простым обстоятельством: как написано, Нирмала Деви ничего не нужно. Ни денег она, как написано, у последователей не просит, ни за лекции свои ничего не берёт. Не нужно даже становиться членом её организации. Впрочем, сама, похоже, не из бедных: муж долгие годы занимал крупный пост в ООН, жили они по мировым столицам. (Уж не там ли она стала проповедовать своё учение, среди людей высших слоёв?). Как сказано на сайте:

"Мы живем в относительном мире, в нем есть много различных концепций и идей, потому что единственный инструмент наших исследований - наш разум. Так как нет норм, с помощью которых можно отличить подлинных учителей от фальшивых, множество искателей Истины были введены в заблуждение и обмануты самопровозглашенными "гуру", ориентированными либо на власть, либо на деньги, но никак не на Дух."

С последним согласен. Кстати, на излёте Советского Союза Шри Матаджи успела побывать и там. Принимали её тогда, помню, на самом высоком уровне. Теперь у неё, как сказано, только в России более ста тысяч последователей. Она создала по всему миру различные благотворительные неправительственные организации, в Бомбее открыла госпиталь, международный исследовательский центр, школу классической индийской музыки, в Дели дом призрения для бедняков. И так далее и тому подобное.

Когда я ездил потом по Индии, не раз рассказывал индийцам об этом эпизоде в самолёте. Разговов, конечно, переходил на их недавних пророков и на древних святых, на чародеев и создателей культов. Грань между верой и неверием везде и всегда тонка, а потому порой те, что ухмылялись при упоминании одного имени, с благоговением сообщали мне о достославных, всем хорошо известных, хотя также вполне удивительных деяниях другого представителя этого слоя индийской цивилизации. Современные люди, принадлежащие к среднему классу, как мне показалось, в целом не склонны верить в божественную сущность подобных индийских святых. Или в то, что они способны помочь нам в жизни. Или уберечь от чего-то.

Сегодня в Индии ощутим знакомый настрой: на бога надейся, да сам не плошай. Правда, это не высказывают столь прямолинейно и определённо.

Однако есть немалый слой индийского общества, куда входят те, кто при жизни желает уйти от мира, быть среди себе подобных, создать для себя отдалённое подобие рая на земле. В основном это индийские женщины постарше, особенно те, кто уже вырастил детей или потерял мужа. Это они, совершая бесконечные паломничества, идут пешком за сотни и сотни километров в очередной храм. Это они, в общем-то жертвы нынешнего, патриархатного, довольно жёсткого общества, стали живыми хранительницами индийского духа, старой культуры, того неповторимого и невоспроизводимого, что есть только в этой стране. Их вера, по-видимому, создаёт неплохую почву для эксплуатации.

А в Индии, как нигде, наверное - самый невероятный спектр заметных и незаметных культов и религий. Удивительно то, насколько в целом мирно сосуществуют все эти верования. Хотя, разумеется, всем нам известны примеры жестокой религиозной розни. Но, как сказал знакомый индиец, весь мир, к примеру, сразу узнаёт о том, сколько десятков человек утонуло, когда во время урагана перевернётся паром. Никто при этом, почему-то, не спросит: сколько миллионов человек тот же паром перевёз через реку за все годы, прежде чем потонул...

Дели и полет в Пуне

Аэрофлотовский "Боинг" прикоснулся к лётному полю в Дели, потом долго-долго рулил в темени. Наконец все спустились по трапу, нырнув ненадолго в жаркую ночь с ароматами керосина и гари, будто смешанной со специями. (Неужели погребальные костры? В Дели? Нет, конечно. Но что бы это могло быть?) В автобусе, пока ехали к зданию аэровокзала, култыхался кондиционер, нагоняя дикий холод. Определённо пахло горелым. В беломраморных стенах аэровокзала пронзительно и мрачно воняло какой-то химией. (Тараканов морили?) В зале перед паспортным контролем очереди не было. Толпа только набухала. Люди молча напирали вперёд. Меня раза два обтекли худые, юркие деды. Впереди, за низкой стойкой, сидел картинно важный чиновник об усах. Он неторопливо изучал паспорта и время от времени, с оттяжкой, будто неохотно, стукал печатью в нужную страницу. Деды вконец распоясались, стали налезать друг на дружку. Грозно зыркнув в их сторону, начальник гортанно гаркнул. Рокочущий хинди произвел впечатление, и "дехкане" присмирели, повиновались: начальник сердится, ещё домой не пустит... Наконец он дёрнул усом и в мою сторону, что-то спросил, но явно не слушая ответа, грохнул печатью об мой паспорт и чуть улыбнулся: "Вэлкам ту Индия!"

Пока я шёл к выходу, передо мной продвигалась индийская семья. Глава её был лыс, хотя на вид молод. Внешностью он был строг, хотя в лице его выделялось что-то хомячье, а во взоре сквозила едва приметная блудливость. Он тащил за собой целый караван вещей в каталке и одновременно зло одёргивал, "воспитывая", дочку, лет четырёх. У неё своя каталка, и хотя маленькая, но она с нею не справлялась, даже едва не упала, пытаясь рулить. Помощь родителя она, однако, отвергала, никак не реагируя на все его указания. Даже сердито стукнула ладошкой по его руке. А мама, миловидная, кругленькая индийская мещаночка, тоже невысокая, под стать мужу, совершенно сгибалась под тяжестью раскисшего от желания спать и страшно капризничавшего сына. Он уже глаз ни закрыть не мог, ни открыть - как заколдованный. Голова его болталась из стороны в сторону по плечу матери, словно была плохо пришита к нему или привязана за верёвку. Тело же неумолимо сползало к земле, и мать то и дело поддёргивала сына вверх, чтоб он не рухнул на пол. От рывка он чуть просыпался и начинал недовольным басом одновременно брюзжать и хныкать. На вид ему лет семь, и ноги его доставали ниже материнских колен. Вот и иллюстрация к рассказам Гину, подумал я, о том, кaк в Индии балуют мальчиков.

Прилетели мы с опозданием на час с лишним. Мне надо скорей дальше, в город Пуне, куда "Аэрофлот" не летает. Значит где-то надо поменять деньги, купить билет. Рейс через час, а иначе сидеть до вечера. Выручили внимательность, находчивость и не то мужская, не то международная солидарность. Сразу на выходе, слева, ещё до двух зазывал предоплатного такси, которые только что не разрывались от громких и сладких воплей, торчала стойка, а на ней что-то меленько написано. Если прочитать, окажется, что отсюда на терминал внутренних рейсов идёт бесплатный автобус Indian Air Lines. Появился клерк. Вам что? Автобус. А билет? На руках нету, говорю. Значит и автобуса нету, сообщает он. Пока я переваривал информацию и отмахивался от взвившихся, почище ведьмаков на Лысой горе, таксишных зазывал, из-за меня возник широкоплечий молодой индиец и попытался взять клерка приступом, на хинди. Тоже безуспешно. В бой вновь пошёл я. Поймите, говорю (но не на хинди), несколько горячась и нервничая, у меня не то, чтоб совсем нету билета. Всё наоборот: он есть! Но он, знаете, такой, невидимый, ну, виртуальный, я его через Интернет заказывал. "Ес-ес, сё!" - кивнул клерк. Но в список не внёс. Молодой индиец подмигнул мне и стал вкручивать клерку: времена, мол, парень, переменились, и теперь не у всех билет - это бумажка. Да есть у нас с ним билет, разорялся парень на своём хинди, понимаешь ты, есть!!! Только не здесь. Он - там, у них, в кассе, в компьютере. Пока мы с ним галдели, я всё думал: улетит ведь мой самолет в 7.10 и что буду я тогда, жадюга российский, в этом делийском гареве целый день делать? Следующий-то в 17.40. Клерк тем временем исчез, похоже, сбитый с панталыки нашими тирадами.

Мы с собратом по несчастью быстро обменялись информацией: куда? когда? как? Я предложил было взять такси на двоих, но он лишь сощурился: прорвёмся. Ему, правда, лететь только в десять. Снова возник клерк. Не один. Боковым зрением я отметил, сколь верно выражение "мелкая сошка": клерк мелкопуз, сух, короток, лицо усталое. Этот, что пришёл с ним, куда пошире, солиднее, в костюме; и усы и пузцо у него внушают почтение. Лицо, правда, тоже простецкое, что ли, но манеры начальничьи. Наш, уже слаженный, дуэт про чудеса Интернета и про билеты, что сиротливо лежат в кассе, ожидая своего часа, зримого впечатления не произвёл. Но сквозь препоны сознания в начальнике, видимо, просквозила немаловажная новость: мой-то самолет вот-вот улетит, и я тогда могу слинять в другую авиакомпанию... О, чудо живого капитализма! О, жажда наживы и страх перед конкурентами! Всё это достаточно активизировало его, чтобы он, не меняя сонного выражения, буркнул что-то клерку, и тот, тут же радостно улыбнувшись нам, мигом аккуратно вписал мои данные в тетрадку (имя - "мистер Валидмир, один" - и, что меня удивило, возраст). Схватил наши вещи и попёр по лабиринту к автобусику. Вставил их внутрь, мы уселись, и... Пять минут, десять... Чего ждём-то? Время утекает. Наконец к автобусу подошли неторопливые, высокопоставленного вида, индийские дети под водительством сомнамбулической индийской мамаши, очень царственного, надо сказать, сложения. Неторопливо расселись. И опять - ни с места! А-а-а, вон их вещи, целых три тележки. Здоровущие картонные ящики из-под телевизоров, перевязанные толстенными веревками. Носильщики еле-еле подняли их, пошатываясь, внесли в автобус и стали плюхать, куда попало. При каждом глухом ударе моё сердце ёкало: побьют посуду-то, стекло всё же, не довезу я эти два десятка бутылок "огненной воды", которыми затарился в московском "дьюти-фри".

Я уже потерял надежду, что вылечу утром, как всё разом переменилось. Автобус взял с места, пропёр сквозь антитеррористический зигзаг на каком-то въезде-выезде, мимо то ли сонного, то ли безразличного охранника с короткорылым автоматом на боку. На шоссе мы не выехали, а мчали по эту сторону забора, изнутри аэродромного поля. Как в Шереметьево, аэровокзал внутренних авиалиний в Дели расположен напротив международного, поэтому мы долго гнали в одну сторону, потом степенно ехали сугубо перпендикулярно, а потом опять неслись во весь опор, но в сторону противоположную. Ещё зигзаг между надолбами и будкой с очередным сонным стражем, и автобус взвизгнул тормозами перед стеклянным зданием снаружи поля.

У раскрывшейся двери мигом выросли два хрупких, бедно одетых индийца и отрекомендовались: "Кули, сё?!" Ого, а я-то думал, что носильщики-кули вымерли, в старых, колониальных, книжках остались. А эти, как ни в чём ни бывало: "Кули, сё?!". Они деловито откопали мои чемоданы из-под пудовых коробок индийского семейства, воздрузили их себе на головы и мигом доволокли меня до кассы. Она была тут же, с улицы. Мой билет возник быстрее пасса Хоттабыча в руках полной, сладкой, уже отблескивавшей пoтом кассирши, с размазанным между бровями карминным пятном замужней женщины. Тут же оказалось, что с иностранцев легко берут "валюту" и что два часа полета до Пуне, через Бомбей, отнюдь не даром: двести долларов.

Я влетел внутрь аэровокзала, но один: туда ни кули нельзя, ни провожающим, никому из посторонних, без билета. Мне навстречу уже летел, брызгая счастьем, статный молодой человек, сотрудник авиакомпании. Два чемодана уплыли на ленте транспортёра. Шесть других вещей и пакетов, обвешанных вокруг меня, ни у кого не вызвали возражений. Но - стоп! Что за дела? Меня не пускают на мой рейс. Очередной страж жестом автомата заставил свалить мою ручную кладь на какую-то полку. А ведь там и лэптоп, и фото-видеокамеры, и драгоценные бутылки: в Индии с водкой плохо, вот подруга и наказала привезти экзотики, "Гжелку", "Зубровку", "Клюковку"... Меня быстро провели сквозь очередной, тут же дурно заверещавший каскад металлоиндикации и несмотря на это энергично вытянули наружу, на поле... "Идите, сё, идите!" - кивает уже покладистый бандит. - "А то на рейс опоздаете!.." Ничего не понимаю. Если вещи мои не в самолете, куда я могу опоздать? Но мчусь к полке, за ещё раз взбесившимся на миг металлоиндикатором, обвешиваюсь вещами, рву пятки и втыкаюсь в дверях на отлет в сумрачного сикха,загораживающего проход. (Верх головы замотан элегантно-аккуратной чалмой? Лицо почти русское? Высок, важен, красив? - Значит, сикх! И, конечно, автомат на боку.) Мне, говорю, туда!! А-а-а, вам всем туда, машет он лениво, сиди вон тут, позовут. Тут, правда, распахнулись двери, немногие пассажиры прошли в салон, самолет поурчал моторами и взлетел.

Тут, в небе, пришла мне пора дивиться. По салону парили удивительные, как пeри, душевные женщины разного возраста, завёрнутые в фирменные сари авиакомпании. Улыбались они, обращаясь к нам, ранним пташкам, казалось, не по долгу службы, но искренне. Летели почти одни мужики, всё индийцы, все вроде бизнесмены (утренний рейс на Мумбай, индийский Нью-Йорк, что же вы хотите?!). На столике передо мной без конца возникали соки, одни названия которых были удивительны и практически непроизносимы. Или вегетарианская еда, равной которой не видел никогда в самолетах: настоящая, индийская, притом получше, чем в иных индийских ресторанах на тверди земной... Пилот тоже вёл себя не как все пилоты. Он, возможно, только что демобилизовался из ВВС и не успел или не желал переквалифицироваться на "гражданку". Часа два он это скрывал, пока мы летели за редкими облаками, пока светало и лик Индии под нами всё более прояснялся. На подлёте аккуратными грядами высились пятиэтажные здания, целые кварталы из светлого камня - пригороды Бомбея. И вдруг пилот вошёл в пике, и уже минуты через две мы сели. Настолько быстро, что лишь после посадки заложило и стало ужасно ломить в ушах...